Георгий Семёнов - Путешествие души [Журнальный вариант]

— Да как же так? — возразил он своей няньке, не доверяя ей по старой привычке ни в чем. — Как же ты могла ошибиться, если это растет и даже вот, видишь, шевелится... Не-ет! Это очень интересно!

Тогда Пелагея, стыдливо пряча глаза, приблизилась к нему и, прикрыв рот ладошкой, шепнула на ухо как бы невзначай:

— Это Он. — И строго сомкнула сухие губы;

— Он? — тем же таинственным шепотом переспросил Темляков, зная вдруг, будто знал всегда, что Он — это черт. — А что же Он? Почему здесь?

— То-то и оно! — отозвалась Пелагея. — Ему самое место на обочине грязной дороги, в канаве тухлой, а он семена свои подмешал нам с тобой... Вырос вот... А сорвать нельзя. Не обращай внимания... Пусть кряхтит.

— Почему же нельзя? — испуганно спросил Темляков, боясь взглянуть на алые, толстые и сочные, как листья кактуса, шевелящиеся лепестки цветка. — Он же даст семена... Это же...

— Не-ет, Васенька, — с тихой радостью пропела Пелагея... — Не-ет... Тут не бывает плодов. Тут только обещание плода — цветы и пчелы... Только цветы и пчелы, — повторила она в радостной убежденности, что Вася поймет ее и не будет больше спрашивать ни о чем. — Цветы и пчелы.

Но он по старой привычке не поверил ей и опять спросил:

— Если цветы и пчелы, то, значит, и плоды? Как же иначе?

— Пойдем, Васенька, пойдем, — вместо ответа сказала Пелагея; на сивые волоски которой упал лепесток яблоневого цвета и расцвел, как на прохладной земле, цветочком.

— Да куда ж идти-то? Я так давно уже из дома. Дуняша в ужасе! Она не знает, где я, волнуется, я чувствую, как она беспокоится... Что ты! Я только о ней... Я и так уж...

Пелагея посмотрела на него удивленно и вздохнула.

— Нет, — сказала она, — Дунечка знает. Ты все забыл, Васенька.

— Ничего я не забыл! Глупости какие!

— Забыл, ангел мой... Она умерла-двенадцать лет назад. Разве ты не помнишь? Куда же ты пойдешь? Она здесь... Там, за беседкой. Пойдем... Она, бедная, прячется в сиренях, боится, что ты не узнаешь ее. Вот ведь что, — сказала старушка елейным голосочком и хотела было взять Темлякова за руку, но он зло посмотрел на нее и крикнул:

— Старая ты дура! Что ты такое бормочешь? Безмозглая башка! Я всегда знал, я всегда... — задохнулся он.

Пелагея потупилась, согласно закивала головой, с грустью в голосе сказала:

— Ты, ангел мой, всегда знал... Все знал! А знал ли ты про эти семена? — спросила она строго и кивнула на жирные цветы, которые в кряхтении своем подобрались к ногам Темлякова. — Знал ли? — повторила старуха, не спуская глаз со своего любимцу. — То-то и оно, что знал! Думаешь, Сашенька, брат твой, сказал бы тебе спасибо?

— Замолчи, старая! — крикнул Темляков в испуге.

— Не-ет уж, душа моя, послушай... Во-от! Послушай... Такие, как ты, губили души... Я-то, грешная, знаю про себя, я-то наказана, а ты, Васенька, знаешь ли свой грех? — Пелагея изогнулась, ощерила беззубый свой рот, глядя на Темлякова с шипящей злобой. — Подмешали семян, вон что выросло! Тьфу!

— А-а-а, — засмеялся, заблеял Темляков, показывая пальцем на Пелагею. — А-а-а, вот и врешь, вот и врешь. Плодов-то нет! Сама говоришь, одни цветы да пчелы, откуда же семена? Вот и врешь, вот и поймал я тебя на лжи, старая ты карга... Вон где вранье-то твое!

— Нет уж, не вру! То-то и оно, что семена подброшены из тьмы кромешной... Человек растет, как цветы, а плоти нет... Плод души — совесть. Телесными плодами душу не насытишь. Корми не корми. А семян подсыпали. Что ж теперь? И ты знал это Васенька... Вон что выросло... Кряхтят, расползаются, — говорила Пелагея, брезгливо посматривая на багровый жир шевелящихся цветов. — Скрипят зубами.

— Ну какая же ты дура! — со злым восхищением сказал Темляков. — Какая мерзавка! При чем же тут я? Какие семена?! Бред какой-то!

— А какие-какие! — воскликнула Пелагея, разводя руками по-бабьи. — Обыкновенные! Потакай ты, Васенька. Потакай! Вот! Такие и семена! Потакаистые. Так, все так! Вот и прожил жизнь потакаем. Всему потакал! И всем. Бедненький Саша не ожидал от тебя, я-то уж знаю... Он высоко теперь... Не ожидал! Плакал все горько.

Лицо Пелагеи умиротворилось, сделалось опять добрым, ласковым, как прохладная майская трава. Увидела муки, которые корчили Васеньку, страх в его безумоватых глазах и отпустила выпущенные когти, пощадила его.!

— Не убивайся, — сказала она сожалеючи. — Ничего не вернешь, все прошло. Океян жизни твоей высох. И даже слез не накопишь, чтобы выплакать горе. Вот беда какая.

— А ты? — ошалело спросил Темляков. — Ты разве... Ты помнишь? Разве твоих семян нет в этих вот?.. Не из твоих ли семян? А? Отвечай...

— А за то и люблю я тебя, ангел мой! Понимаю, плачу, жалею, — запричитала старуха. — За то и мучаюсь... Муки твои взяла на себя... Жгут они меня, а ты упрекаешь...

— Все ты врешь! — крикнул Темляков. — Все от начала и до конца! До чего ж ты вредная! Боже мой...

— Тихо, тихо, тихо, — вдруг зашептала Пелагея, воровато оглядываясь. — Нельзя, Васенька... Вон видишь, лебеди слетели с озера... Видишь, видишь, и козочка ускакала... А где же голуби? Вон они? вон они, на беседочку сели, воркуют... Курочки, цып-цып-цып... Ты все забыл, Васенька... Ничем не могу помочь... Совет ты мой не послушаешь, знаю я тебя, а так-то уж что ж теперь... Дело хозяйское, — сказала она с неожиданной игривостью в голосе, с эдакой издевочкой, которую знал Темляков за своей нянькой, и развела опять руками. — Ничем не могу помочь, кроме совета. — Она ловко обломила веточку цветущей яблони, с которой не упал ни один лепесток, и подала ее Темлякову. — Вот тебе мой совет. Если уж ты все забыл, ступай на могилу брата, отыщи ее забытую, воткни в сыру землю эту веточку и полей ее своими слезами, авось наберется немного. А на меня не сердись, Васенька. Тебе ведь правда не нужна, я знаю. Вот ты и возмутился. Зачем она тебе? Осторожнее, осторожнее, Васенька, видишь, что у тебя под ногой? Ты его не пытайся раздавить, вот что я тебе скажу... Не пытайся! Это уж так... не я придумала, не я переняла. Пусть себе кряхтит. Не обращай внимания. Видишь, видишь, что делает, окаянный. Это он веточку вечной любви у тебя в руках увидел... Она оттого и вечная, что цветет вечно. Она и стебель, она и корень, она и цветок. Она и сад, она и садовник. Все в ней! Понял ты меня, ангел мой? Сделай все так, как я тебе сказала... Плоды у нее особенные. Ты их вкусить не сможешь, но вкус их узнает твоя душа. И вот тогда-то созреет плод. Плод этот тоже вечный. Этим плодом никогда не пресытится человек, но сыт будет... Помнишь, какой это плод-то? Чего улыбаешься? Забыл опять? Или не веришь? Изверились люди, я знаю... Сама такая, — сказала Пелагея и тихонечко засмеялась. — Тоже ждала плотского плода, думала насытиться им, накормить свою плоть... Но это лишь плоть от плоти... Не улыбайся, Васенька, я правду говорю. Я знаю, какая правда утешит тебя. Жестокая тебя губит, а красивая голубит. Вот и приголубила я тебя. Куда ж ты пойдешь-то, голубь мой?

Мне к Дунечке надо. Я без нее не могу, — покорливо сказал притихший Темляков, держа в руке яблоневую веточку как свечку. — Соскучился очень.

— Так ведь некуда тебе идти-то, горемыка ты мой! — воскликнула Пелагея, всплеснув руками.

— Как это некуда? — неуверенно сказал Темляков. — Я домой пойду... Там меня Дунечка ждет.

— Ох, бедолажка! Нет у тебя дома-то! Сломали его давно. А Дунечка... там, — сказала Пелагея, махнув рукой в сторону сиреневых кустов. — Не веришь мне опять! Что ж мне с тобой делать? Может, Серафима позвать? Помнишь Серафима? Пьянчужка-то смешной такой. Отвез бы тебя на своей тележке...

— Спасибо, Пашенька, — смущенно ответил Темляков. — Я уж пешочком. Ты прости меня. Я привык пешочком... Или на поезде, а потом все равно пешочком. Там видно будет. Я знаю дорогу.

Пелагея с грустной насмешливостью разглядывала его, поддерживая хиленькое свое тельце рукой, которой оперлась опять на ствол цветущей яблони. В глазах ее снова светились любовь и нежность, с какими она всегда смотрела на маленького Васю, прощая ему шалости и детские капризы: не было в ней и намека на ту злобу, которая корежила недавно слабенькое ее тельце.

Благостен был и Темляков. Он с умилением смотрел на счастливую Пашу, у ног которой ходили белые куры, поклевывая бело-розовые лепестки яблони, словно бы распустившиеся цветами в зеленой траве. Лебеди опять опустились на синее озеро, прочертив на его поверхности пенный след. Голуби кружились в голубом небе. А из кустов сирени выглядывала добродушная лань, которую Паша почему-то назвала козочкой...

«Это лань, — хотел он сказать старой своей няньке. — Не козочка».

А Паша словно бы поняла его и три раза кивнула, то ли соглашаясь с ним, то ли прощаясь. Под медвежьими дугами ее надбровий соком сочилась печаль. Лепесток яблоневого цвета светился на сивых непокрытых волосах. Была она в простом холщовом платье, скрывавшем ступни ног, и тоже казалась вечно цветущей яблонькой.

Красные цветы, масляным жиром своим только что пугавшие Темлякова, отодвинулись от нее и стали как будто бы мельче. Неясная сила втягивала их в землю, и они, покорливые, сделались худосочными, обмякшими, блеклыми, как вываренная свекла во щах, и не сопротивлялись этой подземной силе.

Похожие книги на "Путешествие души [Журнальный вариант]", Георгий Семёнов читать полностью, без сокращений.

Виктор Сапарин - Возвращение

Лев Константинов - Схватка

Лев Константинов - Схватка

Георгий Гуревич - Иней на

Иван Ефремов - Час Быка